Подготовлено по материалам исследований Института проблем правоприменения (ИПП)
Профессия следователя в России – явление уникальное для мировой практики. Профессия эта включает одновременно обычную детективную работу (найти преступника) и часть судейско-прокурорских обязанностей (юридически корректно доказать вину).
В первом полугодии 2016 года выйдет в свет книга, посвящённая именно этой уникальной профессии, описывающая жизнь российских следователей. Книга подготовлена Институтом проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге. Но посетители портала «Открытая полиция» уже сейчас могут познакомиться с некоторыми важными фактами, приводимыми в этой книге.
В силу идеологических ограничений весь советский детективный жанр был завязан на фигуру следователя: провинциальные старушки и бельгийцы в пенсне к святая святых расследования преступлений у нас не допускались. Культурные клише до сих пор довлеют над реальностью: тяжёлая, монотонная и до предела забюрократизированная работа видится обывателям динамичной и едва ли не творческой. Нередко она точно так же описывается и в мемуарах, и в профессиональных пособиях. За работой следователя видится лишь детективная её часть – в прямом и переносном смыслах. Следователю также приписывают небывалую и невозможную свободу в принятии решений.
Нужно понимать, что эту свободу ограничивают не только и не столько писаные процессуальные нормы. Речь идёт о негласных стимулах, существующих в МВД, которые любой сотрудник воспринимает как нечто само собой разумеющееся, но которые совершенно неизвестны обычному гражданину, не связанному с правоохранительными органами.
И когда мы видим на примерах громких дел, что российское следствие насмерть вцепляется в очевидно невиновного человека или наоборот – отказывается привлекать или неохотно привлекает к ответственности явно подозрительное лицо, нужно понимать, что происходит это не из-за глупости или недальновидности отдельных лиц. Мы имеем дело с определённой системой.
Можно ли сказать, что негласные стимулы этой системы – коррупционные?
В данном случае слово «коррупция», особенно в примитивном виде денежной взятки или материального поощрения от начальства – вредное клише, которое мешает увидеть истинные механизмы работы следствия. Прямая материальная заинтересованность редко руководит нелогичными на посторонний взгляд действиями следователей.
Люди, работающие в системе правоохранительных органов, погружены в неё, как правило, «с головой», – из-за постоянного дефицита кадров в том же самом следствии сотрудники часто буквально живут на работе. Среди коллег и смежников формируются прочные дружеские связи, разговоры в свободное время всё время сворачивают на рабочие темы. Даже пляжный отдых у следователей и других сотрудников МВД стал узковедомственным в советском стиле после ограничения выезда за рубеж: «Иду в Адлере по набережной, одни знакомые кругом».
Поэтому ключевой фактор для следователя – прямое или косвенное одобрение профессиональной среды, не обязательно выраженное в материальных стимулах вроде премий и поощрений (хотя, конечно же, они играют важную роль). Чёткая работа – залог сохранения профессионального статуса. Особенно важно мнение смежников – прокурорских и судейских работников, к которым поступает дело после этапа предварительного расследования.
Попытаемся разобраться, каковы негласные требования к профессионалу следствия.
Система внутриведомственных оценок всех органов, участвующих в досудебной цепочке, то есть в установлении подозреваемых, поиске улик и свидетелей устроена так, чтобы добиться от следователя своего рода конвейерной работы.
Первая необходимая операция на этом конвейере после собственно возбуждения уголовного дела – установление подозреваемого. Причём с чётким прицелом на то, чтобы именно первый официальный подозреваемый перешёл в статус обвиняемого и все дальнейшие этапы передачи дела прошли без сучка, без задоринки.
Само собой, когда на конвейер ставится такая сложно формализуемая аналитическая работа (можно сказать и дедуктивная) как установление подозреваемого, качество этой работы неизбежно снижается. Но как мы помним, на конвейере для каждой операции существует определённое заданное время. Не уложился – подвёл смежника. А смежник – не просто посторонний человек, это представитель твоей корпорации, с ним ты можешь общаться куда чаще, чем непосредственно с коллегами-следователями.
В России сложилась система отсеивания уголовных дел с непредсказуемым судебным решением еще до направления дел в суд, преимущественно на этапе расследования. И до суда доходят практически лишь те уголовные дела, которые содержат признание вины (свыше 90% дел).
Фактическое решение о вине подозреваемого принимает следователь — так как именно он принимает также и первое относительно формализованное решение во всей цепочке (придает лицу статус подозреваемого или обвиняемого). Действия оперативников и других служб полиции не меняют юридического статуса подозреваемого: конвейер захватывает деталь и обрабатывает до «готового изделия» – человека, признанного виновным по решению суда.
И именно решение следователя часто оказывается окончательным. На следствии будет реабилитировано менее 0,5 % тех, кого привлекли в качестве подозреваемого и избрали ему меру пресечения; в суде по тем делам, по которым обязательно велось следствие, будет оправдано менее 0,2 % обвиняемых.
Такой низкий процент оправдательных приговоров вызывает отторжение и критику. Обвинительный уклон следствия – чем он обусловлен?
Низкий процент оправдательных судебных приговоров в России, который только ленивый не ставил в вину отечественным правоохранителям, не означает, что у нас царит запредельная жестокость, которую готово видеть общество в силу мифологизированных представлений.
Выше было сказано, что решение следователя относительно вины подозреваемого чаще всего является окончательным. Точно так же является окончательным и решение НЕ привлекать человека в качестве подозреваемого. Фактически, это оправдательный приговор, который тоже выносит следователь.
Безусловно, это гиперболизированное представление структуры следствия, но оно ближе к действительности, чем мнение о «небывало жестоком» российском правосудии.
При возбуждении уголовного дела и при поиске подходящего для роли будущего обвиняемого лица следователи стараются не выходить за рамки здравого смысла: очевидно шитое белыми нитками дело суд примет неохотно, грубые процедурные нарушения могут вызвать общественную критику. Решение об установлении подозреваемого/обвиняемого становится компромиссом между необходимостью обеспечить статистику раскрываемости, наличием доказательной базы, способностью подозреваемого отстоять свои права и искренним желанием следователя установить истину, которое, несмотря на профессиональное выгорание, сохраняют многие специалисты.
Проблема заключается ещё в том, что на ранних этапах расследования следователь как сапёр не имеет права на ошибку. Если дело поступает на конвейер, обратного хода может не быть: система, как мы помним, работает на обвинительный приговор.
Важен ещё один фактор. Из-за специфики применения положений уголовно-процессуального закона о компенсации морального и материального ущерба лицам, безосновательно привлечённым в качестве подозреваемых, простейший алгоритм «задержали, извинились, отпустили» становится сложно реализуемым. Согласно действующим нормам, компенсация в пользу напрасно задержанного гражданина (при том что задержание могло быть совершенно законным и обоснованным с точки зрения здравого смысла в ситуации, когда есть большие сомнения в непричастности задержанного) взыскивается лично со следователя.
Об этом подробно рассказывает в своей лекции Мария Шклярук
Если следователи у нас фактически заранее решают, виновен человек или нет, как можно говорить об их несамостоятельности и бюрократизации их работы?
В других наших статьях мы неоднократно говорили, что система МВД при всех своих недостатках, сильно ограничивает любой личный произвол сотрудников – как в дурную, так и в хорошую сторону.
Понятие «следователь» как звено следственной цепочки не тождественно одному лицу. Это, увы, не значит, что расследование по каждому конкретному делу помогает вести отряд оперативников и экспертов. На одного следователя в России приходится 0,88 оперативника (см. нашу инфографику о следователе и об оператинике)
В принятии рядовым следователем решений играет важнейшую роль мнение руководителя следственного отдела (с ним обсуждают почти все решения). Самое большое влияние руководитель отдела имеет на решения о задержании, квалификации окончательного обвинения, приостановлении расследования и заполнении статистической карточки. Подробнее об этом вы можете прочесть в статье Кирилла Титаева и Марии Шклярук (Институт проблем правоприменения Европейского университета, Санкт-Петербург).
Можно сказать, что при научном рассмотрении системы российского следствия наши представления меняются радикальным образом: вместо свободного аналитика-детектива следователь предстаёт чиновником (а чаще чиновницей, 71% следователей МВД в России – женщины). Чиновница эта работает в ситуации жёсткого стресса: без права на формальную ошибку (ошибка в установлении обстоятельств дела для системы куда менее значима, чем ошибка в стандартных «конвейерных» операциях передачи дела по инстанции), без права на принятие решений, которые не вписываются в общую логику системы и не одобрены целым консилиумом начальников, смежников и коллег.
Как изменить работу правоохранительной системы? См. раздел реформа и проект КГИ
Вернуться в раздел "Понятный следователь"
