Социолог Мария Шклярук об организационных стимулах для фальсификации уголовных дел.
Словами «заказное дело» обычно обозначают возбуждение уголовного дела и последующее осуждение невиновного человека. Есть два типа таких дел. Первый – конструирование преступления на основании реальных событий. Оно происходит путем переписывания этих событий языком состава преступления (такими были дела Навального и Pussy Riot, задающие новые стандарты того, что называют преступлением). Дела, для фабрикации которых создаются новые приемы, исключают автономию следователя и предполагают неофициальные консультации. Следователи сами не рискнут объявить преступлением «действия, не отличимые от законной предпринимательской деятельности», как расценил дело Навального ЕСПЧ.
Неполитические дела фабрикуются преимущественно через фальсификацию доказательств. Такой способ всплыл и в журналистских расследованиях последнего месяца. В одном из них доказательством причастности к краже автомашины является изъятие окурков со слюной обвиняемого из бардачка похищенной машины – т. е. протокол осмотра, а затем экспертизы. Обвиняемый выдвигает версию, что окурок поднят оперативниками с земли при осмотре места происшествия, где он присутствовал, и подкинут в машину. В другом деле оперативники, возможно, инсценировали взятку. Мы вынуждены приводить примеры журналистских расследований, так как другой источник информации о подобных случаях – приговоры судов – помочь нам не может. За 2014 г. суды в России осудили по соответствующим статьям УК (ст. 299, ч. 2–4 ст. 303, ст. 304 и 305) лишь 42 человека, и найти эти приговоры сложно. В одном из решений, доступных в базе проекта «Росправосудие», начальник следственного отделения в отделе МВД предложила предпринимателю, против которого было возбуждено уголовное дело, за взятку привлечь вместо него другое лицо (невиновное), сфальсифицировав документы о том, что он был руководителем предприятия. Но выявленные преступления такого рода – экзотика. Почему при всех громких заявлениях о борьбе с фальсифицированными делами успеха нет?
На руку оперативникам и следователям играет общая структура процесса – автономность каждой стадии. Практика расследования уголовных дел и местные «стандарты» доказательств известны оперативникам не хуже, чем следователям, и они вполне могут самостоятельно фальсифицировать доказательства. Подброшенные наркотики будут изъяты по всем правилам, провокация или создание видимости взятки зафиксированы безукоризненно: со всеми полагающимися документами, свидетелями и согласиями. Следователю останется оформить все это как доказательства и передать прокурору, а через него – в суд. Против правильно подготовленных свидетелей и документов у следователей (как и у самого обвиняемого) практически нет шансов добыть в дело иные доказательства. У следователя нет и особых стимулов искать другие доказательства. Сомневаться в виновности заставляет только риск оправдательного приговора. В ходе исследований мы видели, что следователи иногда с недоверием относятся к данным, полученным от оперативных работников, пытаются найти еще какие-то доказательства. Так же можно трактовать и результаты опроса, проведенного Институтом проблем правоприменения (ИПП), в котором следователи больше всего доверяют вещественным доказательствам, результатам обысков и осмотров, экспертизам, потом показаниям свидетелей и лишь затем другим видам доказательств (книга ИПП о работе следователей выйдет в этом году). С точки зрения организационной логики для последующего расследования самый безопасный метод фальсификации доказательств лежит на стадии до появления следователя. Другой способ сфальсифицировать доказательства – это изменение заключений экспертов, в том числе ими самими.
Но и следователи сами также располагают возможностями для фальсификации доказательств, выявить которую не может и прокурор, поскольку он наблюдает непротиворечивую картину доказательств.
Все описанные способы фальсификации, естественно, считаются преступлениями – УК РФ предусматривает целый набор статей, описывающих преступления против правосудия: и привлечение невиновного к уголовной ответственности, и фальсификация доказательств, и заведомо ложное заключение экспертов и т. д. Но возможность их выявления и готовность преследовать за них виновных сильно ограничена. В первую очередь организационными стимулами. Каждый следующий в автономной цепочке рассмотрения уголовного дела обладает дискрецией только в момент получения дела. Затем у следователя и его руководителя, у прокурора, а часто и судьи признание доказательств фальсифицированными и вынесение решения о реабилитации подозреваемого или оправдательного приговора создаст негативные последствия для них самих. Так что ожидать от них принципиальной позиции не стоит.
Свой вклад в расширение числа заказных дел вносит и готовность использовать уголовную систему для решения личных вопросов: предпринимателей – для ликвидации конкурентов, обывателей – для расправы с личными обидчиками (соседями, учителями, разведенными супругами). Своими показаниями они создают надежные доказательства виновности невиновных. Еще одним фактором являются политические дела, меняющие правила и стандарты доказывания или определения преступности деяния.
В целом проблема возникновения заказных уголовных дел лежит в меньшей степени в нормативной плоскости, нежели в общей политической и экономической ситуации в стране. При существующей организации уголовного преследования и системе оценок работы участников риски, связанные с должностными преступлениями, оказываются ниже рисков, связанных с выявлением и расследованием таких преступлений.
Автор – научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге
Источник Ведомости