150 лет назад в России начали реформировать полицию
«Реформа полиции, проведённая правительством Александра II, была такой же половинчатой и внутренне противоречивой. Изживание наследия старой полицейской системы растянулось на десятилетия и не получило логического завершения вплоть до падения самодержавия» – это фраза из новой книги историков Владимира Руги и Андрея Кокорева «Реформа полиции», которая в скором времени появится на прилавках книжных магазинов. Замените «правительство Александра II» на «правительство Путина» и вы поймёте, что уже вот как 150 лет российская власть безуспешно наступает на одни и те же реформаторские грабли. Меняется только форма, а проблемы перешли в разряд «вечных»:
«Если главные преобразования Санкт-Петербургской городской полиции были проведены в 1863–1867 годах, то для Москвы закон о подобном переустройстве был подписан 5 мая 1881 года уже новым царём Александром III. Что же понадобилось менять коренным образом в полицейской системе Российской империи в середине XIX века? Ответ на этот вопрос следует искать как в архивах МВД, так и в публицистике того времени. Журнально-газетные публикации на данную тему пусть не в полной мере, но отражают общественное мнение, тем более что с началом царствования Александра II была провозглашена эпоха Гласности.
Эти группы источников сами по себе указывают на ещё одну особенность процесса реформирования полиции: два информационных потока не соприкасались. В верхних эшелонах власти разрабатывались проекты преобразования полиции, шло их обсуждение, но в печать поступали уже готовые законы. Мнения общества бюрократия не спрашивала. В свою очередь печать, обсуждая «полицейскую» тему, варилась в собственном соку – ни одна из статей не получила официального отклика. Впрочем, существовала и другая ярко выраженная тенденция: редакторы демократических изданий по принципиальным соображениям (из-за неприязни к полиции как таковой) отказывались публиковать статьи, авторами которых были полицейские. Типичным примером служит судьба С.С. Громеки, полицейского офицера с большим стажем, знавшего не понаслышке проблемы своего ведомства. Серия его очерков, опубликованных в журнале «Русский вестник» на протяжении 1857–1859 годов, вызвала немалый резонанс (отчего новоявленный публицист был вынужден подать в отставку). Когда же стало известно о его службе в полиции, то двери многих редакций перед ним захлопнулись.
Вечные английские ценности
Идеалом для Громеки представлялась правоохранительная система Англии, где закон возведён в абсолют, его служитель – полисмен – пользуется непререкаемым авторитетом и исполняет свой долг, невзирая на социальное положение граждан. В России же совершенно иная ситуация – писал полицейский-публицист в статье «Два слова о полиции»:
«Законы!.. Странно как-то звучит это слово в наших ушах. «Вот вздумал подводить законы! экой законник!» Такие фразы всего чаще услышите вы, если станете говорить о законах так называемым порядочным молодым людям. Попробуйте нарушить законы моды, этикета или светских приличий – и вы человек пропащий, вы скомпрометировали себя, и нет вам доступа в общество. Но если вы нарушите законы христианские или гражданств, если вы обидите незнакомого нахальным взглядом и дерзко-остроумною речью, если вы прогоните кредитора вашего за дверь, если вы наговорите грубостей полицейскому чиновнику, напомнившему вам о законе, если, наконец, вы обманете хорошенькую женщину – в глазах товарищей достоинство ваше нисколько не уменьшится от этого, и вас – чего доброго! – назовут ещё молодцом. Обществу же до этого дела нет: оно знает вас как милого шалуна и охотно простит вам все эти проказы, лишь бы вы никогда не ошиблись во французском языке...»
Мало того, что в глазах общества русский полицейский являлся неуважаемым представителем неуважаемого закона. Наряду с этим ему прилюдно приходилось играть незавидную роль слуги собственного начальства с обязанностью «…торчать у подъезда губернатора, когда он даёт бал или обед». И только от воли начальника зависело: будет ли полицейский награждён или в одночасье лишён своей должности, как следствие сиюминутного гнева, а то и по необходимости пристроить на должность своего человека.
В этих условиях совсем уж утопией выглядело повеление верховной власти: «Полиция приводит всякого к исполнению предписанного законами, несмотря ни на какое лицо». В давно сложившихся реальных условиях России полицейским мог быть только тот, кому вовремя удалось избавиться от иллюзий и твёрдо усвоить, что он служит сильным мира.
По мнению Громеки, изменить устоявшийся порядок вещей было невозможно, поэтому оставалось одно – извлечь из него материальную выгоду:
«Предоставляем судить всякому: много ли общественного участия возбудит к себе тот чиновник, который вздумает исполнить свою обязанность, несмотря ни на какое лицо?.. Нет, гораздо благоразумнее с его стороны следовать давно заведённому порядку, вошедшему в законную силу: вытягиваться в струнку перед сильными и знатными, не мечтая о человеческом достоинстве, по пословице: знай, сверчок, свой шесток; не без почтения изъявлять всегдашнюю готовность на проволочку и смягчение дела, к коему прикосновен сильный или знатный; растолкать толпу и очистить для него место на публичном зрелище, похлопотать об его экипаже; а в вознаграждение себя за эти посильные труды на службе отечеству маленько поприжать купца или промышленника, сделать уступочку при производстве следствия хорошему человеку, способному к чувствам благодарности, и мало-помалу, при заступничестве и защите вышеозначенных благодетелей, не забывающих прежних услуг, составить себе доброе имя и где-нибудь в глуши, в деревеньке, до конца дней своих пользоваться плодами трудов благоразумных».
Разыскание девки Семёновой
Второй по значимости проблемой для полиции, на взгляд С.С. Громеки, было обилие бумажной работы:
«Полицейскому чиновнику недостаточно всё видеть, всё знать, всё добро охранять, всё незаконное останавливать, всех нарушителей порядка задерживать; он должен, во-первых, всякое действие своё облечь в письменную форму для отчётности перед начальством, то есть: виденное записать, подписать, и пригласить к тому посторонних свидетелей; всё слышанное исследовать (произвести формальное следствие), и, наконец, если нарушение маловажно, должен сам учинить суд и потом привести своё собственное решение в исполнение с надлежащим, разумеется, прописанием всех сих действий в различные журналы, протоколы, акты».
В качестве типичного примера Громека указал на реальный случай из практики:
«…разыскивалась девка Семёнова, разыскание прошло первую и вторую части и готово уже было перейти в третью, когда вдруг какой-то писец, знавший лично Семёнову, доложил письмоводителю, что девка сия умерла в 1847 году от холеры. Письмоводитель стал в тупик: что ему делать? Неужели возвратить переписку в полицию, когда она ещё не была в остальных четырёх частях? Нет, это невозможно; это значило бы произвести беспорядок, а письмоводитель, слава Богу, не революционер какой-нибудь! И вот он пишет: «Девка Семёнова умерла в 1847 году от холеры, а потому переписка передаётся в следующую часть». И дело о разыскании Семёновой, совершив законный путь, возвратилось в полицию при следующем донесении пристава шестой части: «Девки Семёновой, умершей в 1847 году от холеры, на жительстве и временном пребывании по разыскании нигде не оказалось».
Характерно, что вопрос о сокращении переписки как одной из мер улучшения работы полиции был поставлен ещё в 1851 году самим императором. По распоряжению из Петербурга генерал-губернатор Закревский приказал старшему полицмейстеру полковнику Давыдову: «…приступить по указаниям опыта, сообразно местным обстоятельствам и необходимости к составлению проекта положения для Московской полиции с присоединением к оному всех тех форм книг, журналов, записок и исходящих бумаг, которые послужат сокращению переписки, упрощению и улучшению делопроизводства, и за тем к изготовлению новых штатов для Московской полиции сообразно кругу действий, пространству и народонаселению столицы и денежным средствам».
Давыдов с коллегами заседали почти год и, оставив после себя увесистый том протоколов, приняли решение: «Работу комиссии прекратить, не выработав штата и положения». По их мнению, оказалось слишком сложно привести в действие любые меры по сокращению переписки…
Полицейский произвол и низкое жалованье
…Завершающие статьи цикла, опубликованные в первой половине 1859 года («О полиции вне полиции» и «Последнее слово о полиции»), С.С. Громека посвятил разбору самой, пожалуй, животрепещущей темы – полицейскому произволу.
«В самом деле, что такое полиция в глазах нашего народа? – писал публицист. – Сила карающая, но уж никак не охраняющая. [...] Что бы сказали о том обществе, где на каждом шагу рискуешь встретиться с господином, имеющим право сделать вам то, чего вы сами не вправе с ним сделать, где что ни шаг, то особое право с разными подразделениями, чиноположениями, градациями, где правом пользуются только некоторые избранные, остальным предоставлены только обязанности; где каждый младший выдан головою старшему?»
«Впрочем, – подчеркивал Громека, – главная сила полиции заключается не в производстве следствия, а в возможности ежеминутно возбуждать его для принятия мер, к нему относящихся. Право вчинения обвинения – вот где настоящая сила».
К другим проблемам, подлежащим непременному решению, в Санкт-Петербурге относили: «Содержание чинов полиции, при дороговизне столичной жизни, не только не соответствует самым скромным потребностям, но даже не даёт возможности к успешному исполнению служебных обязанностей, которые, между прочим, соединены с беспрестанными разъездами по городу. Для одних разъездов необходимо: квартальному надзирателю иметь не менее 2-х лошадей, приставу – конечно нужно вдвое больше, а полицмейстерам и обер-полицмейстеру – ещё больше. Между тем исполнительные пристава и квартальные надзиратели, при своей тяжёлой и до крайности неприятной обязанности, требующей большого усердия и добросовестности, получают: первые жалованья с фуражными 112 р., а последние – 409 р. сереб. Очевидно, что человек, имеющий средства к жизни, в должность пристава или надзирателя не пойдёт, а люди, лишённые собственных способов существования, принимая подобную должность, принуждены искать в ней других доходов, кроме жалованья. Проистекающие отсюда злоупотребления порождают непрестанные жалобы, а невозможность устранить злоупотребления возбуждает в обществе неудовольствие, справедливое в своём основании, и, следовательно, несообразное с достоинством правительства и значением его полицейских агентов. Посему-то в Высочайшем повелении 4-го июля 1858 г., указывающем начала преобразования общих городских полиций в губерниях, – увеличение содержания полицейских чинов, сообразно современным ценам и требованиям, поставлено одним из важнейших условий реформы. Это Высочайшее указание принято к исполнению и при начертании нового проекта учреждения столичной полиции».
Как мы видим, сами полицейские считали, что для пользы дела необходимо изменить структуру городских органов правопорядка, утверждённую ещё Екатериной II. Попутно им хотелось сокращения служебной писанины до разумных пределов, а главное – соответствия получаемого денежного содержания изменившимся условиям жизни. Вполне разумные и справедливые требования. Теперь осталось понять представления обывателей об обновлении полиции.
Кистенём по голове
В первую очередь москвичи хотели видеть в полицейских своих настоящих защитников от преступности. Так, в журнале «Современная летопись» была отмечена характерная примета времени: «В Москве в 1862 году ещё нельзя безопасно ходить по городу, и многие очень наивно носят с собой вечерком кто пистолет, старую шпажонку, а кто и просто палочку со свинцовым набалдашником…»
А вот что записал в дневнике сенатор В.Ф. Одоевский в 1864 году: «Со всех сторон слышно о грабежах в Москве. У Ник. Дим. Маслова до сих пор шишка на спине от полученного на Пречистенке удара кистенём. Если бы удар был немножко выше и не был он в шубе, то несдобровать бы ему; нападали на него двое. Рассказывают историю про даму в пролётке, на которую напали пятеро, хожалого и кучера избили, её раздели донага и ускакали на пролётке. [...]
А это запись Одоевского 1867 года: «Вчера около 7 час. вечера, когда ещё было светло, на Остоженке против дворца трое людей хотели прибить женщину (акушерку). Наш вахтёр Андреев с помощью наших рабочих освободил, двое воров убежали, третьего поймали, – городовых не могли докликаться, ни отыскать в течение 20 минут; наконец явился один городовой и свистал понапрасну, вор его прибил – городовые или в харчевне, или вытягиваются на площади на случай проезда частного пристава или полицмейстера».
Итак, москвичи подвергались опасности нападения на самых что ни на есть центральных улицах и среди бела дня. Даже территория близ Кремля была вотчиной криминального элемента, а штаб-квартирой им служил грот в Александровском саду. Об этом в 1863 году поведал один из корреспондентов журнала «Зритель общественной жизни, литературы и спорта»: «…Не хотел допустить, чтоб эти открытые собрания воров были терпимы полицией или проходили ею незамеченными, полагая, что это временная болезнь, временное распространение воров, ещё не известное полиции. Но, оставив на несколько месяцев грот и осенью опять пройдя мимо, увидел то же собрание из тех лиц. Тогда я должен был поневоле заключить, что полиция непростительно небрежна или потворствует этим собраниям».
А семь лет спустя газета «Русские ведомости» констатировала: «Александровский сад совершенно почти оставлен публикой, так как он обыкновенно бывает переполнен всяким сбродом, по преимуществу от Волчихи (трактир у Большого Каменного моста), население которой и ночует в саду».
…Что же касается основной массы обывателей, то она-то как раз могла бы много поведать о полицейском произволе, но привычно безмолвствовала. Для многих поколений рядовых москвичей в общении с полицией выработался условный рефлекс: обходить её седьмой дорогой.
…Реальные случаи из жизни были страшны своей обыденностью. Один из них был описан в журнале «Развлечение» в 1865 году. А дело было так: некий горожанин шёл ночью и нёс мешок со своими вещами. Полицейский наряд задержал его для выяснения – а вдруг он тащит краденое. В «сибирке» на бедолагу накинулись настоящие преступники, избили его и ограбили, сняв даже сапоги и подбросив взамен старые опорки. Удивительнее всего, что наутро при обыске в камере не нашлось ничего из пропавшего имущества. Рискнём предположить, что сами полицейские помогли укрыть добычу. Пострадавшему оставалось только радоваться, что обошлось потерей имущества и небольшими увечьями, но сам он остался жив.
На привычку полицейских тащить в часть всех без разбора – и правых, и виноватых – указывал на заседании Московской городской Думы М.П. Погодин…
…Заодно москвичам хотелось, чтобы полицейские в случае надобности не стояли столбами, а резво шли на зов. Недостаточную мобильность стражей порядка критиковал в начале 1861 года журнал «Современная летопись»: «…И то ещё надобно упомянуть, что хожалых у нас очень мало. В Лондоне или Париже полицейский агент вырастает словно из земли при малейшем беспорядке или шуме. У нас придётся ждать хожалого иногда целый день, а будочники не могут отлучаться от будок».
Отребье армии
Да и само качество помощи со стороны полиции вызывало справедливые нарекания: «Если мы не ошибаемся, то полицейское устройство Москвы, страдающее недостатком надёжных городских стражей, могло бы много выиграть, если бы личный состав его значительно изменился к лучшему. Городские сторожа берутся у нас из рекрут, неспособных к строевой службе. Они обходятся городу дёшево, но эта дешевизна только кажущаяся…»
Здесь надо пояснить, что речь идёт о последствиях указа Николая I от 19 июня 1853 года, согласно которому на службе в городскую полицию стали определять нижних чинов 2-го разряда. Особенности периода, когда в полицейские посылали «одно лишь отребье армии» (по выражению могилёвского губернатора А.П. Беклемишева), отметил ведущий специалист в области полицейского права профессор И.Т. Тарасов:
«Опыт, однако, не оправдал ожидаемой пользы от полицейских служителей из военных нижних чинов: обнаружились важные неудобства. Большая часть нижних чинов оказалась малоспособною к полицейской службе и, кроме того, весьма неблагонадёжною по своей нравственности. В полицейские команды, судя по отзывам полицейских начальников и губернаторов, назначались или люди нездоровые, с физическими недостатками, препятствовавшими отправлению службы, или люди порочные и оказавшиеся на деле неблагонадёжными к исполнению обязанностей военной службы. Часто назначали евреев, пока в 1857 г. это не было воспрещено, равно как назначение штрафованных».
Это «положение хуже губернаторского» усугублялось тем, что замена рядового полицейского требовала неимоверных усилий. Губернаторам приходилось вступать в длительную переписку с Военным министерством по поводу каждого дефектного солдата, а потом убеждаться в том, что овчинка не стоила выделки. Двойное подчинение солдат поневоле порождало трения между военными и гражданскими властями. Но главным «неудобством» оказалось то, что в городах, где полицейские команды состояли из «второразрядников», заметно увеличились кражи и грабежи. А нижегородский губернатор А.Н. Муравьёв в 1857 году прямо сообщал: «…нижние полицейские чины, состоя в значительной части из евреев, преступными действиями своими поселили страх и смятение в жителях города».
Мы не располагаем данными о схожих этнических явлениях в Москве. Известно только, что 10 лет спустя мировой суд, разбирая дело об оскорблении действием, защитил достоинство унтер-офицера Кронштейна. А в ходе аналогичного процесса выяснилось, что мещанин Тенцов избил городового Петра Жавцына, приговаривая «…полно тебе, жидовская морда».
Для качественного улучшения состава городской полиции в 1857 году было запрещено назначать в стражи порядка солдат-евреев и штрафников. В том же году последовало царское дозволение поступать в полицию офицерам, в том числе гвардейским (а не как раньше – только из числа получивших ранения и не способных к строевой службе).
Указ от 9 июля 1863 года об увеличении городской стражи в Москве предписывал укомплектовать 1000 рядовых московской полиции из полков 1-й гренадёрской дивизии и «других частей войск по усмотрению Военного министерства». При этом специально оговаривалось: «…люди, замеченные в дурных поступках, могут быть возвращаемы в полки и взамен их требуемы благонадёжные, следуя порядку комплектования стражи, принятому в С.-Петербургской полиции».
Два года спустя последовал указ воинским начальникам всей империи о том, чтобы они для службы в полиции выбирали из рекрутов лучших людей, да ещё согласовывали кандидатуры с местным полицейским начальством. А последний набор рядовых полицейских из числа военнослужащих был объявлен 4 июля 1873 года. С того момента заменять отслуживших солдат вольнонаёмными людьми должны были городские власти. Военное ведомство навсегда освобождалось «от обязательного назначения нижних чинов в полицейские и пожарные команды».
Увеличение численности полицейских, казалось, можно было бы только приветствовать. Однако такой способ укрепления общественного порядка при пристальном рассмотрении оказался неэффективным. Спустя полгода после появления в Москве «избранной тысячи» М.П. Погодин поделился своими впечатлениями с гласными городской Думы: «Что касается до солдат, то скажу решительно, на основании моих наблюдений и расспросов, что новая тысяча не приносит желаемой пользы. Они прогуливаются по улицам, и то днём, а больше ничего. Хорошая сотня может, верно, заменить эту вялую, мертвенную тысячу. Вот настоящие праздношатающиеся оффицианты. Пусть по полицейским ведомостям сравнять число краж, и всяких мошенничеств, до неё, и при ней. Их стало не меньше, а больше. К чему же служит она? [...] У нас требуют около полутораста тысяч на содержание тысячи человек этой прибавочной стражи. Но кто же проверил, что нужно именно такое количество? …Дай прокормить мне казённого воробья, говорит Загоскин, так я с ним пару лошадей своих прокормлю на получаемый фураж!»
Погодин неспроста завёл разговор о количестве городских стражей и получаемых ими за службу денег. В Высочайшем повелении от 4 июля 1858 года важнейшим условием реформы городской полиции было обозначено «…увеличение содержания полицейских чинов, сообразно современным ценам и требованиям». Первоначально выплату повышенного жалования реформированным полицейским обеспечивало государство, выделив необходимые средства из казны, но дальше это становилось обязанностью Городской Думы.
На государственном обеспечении оставалось полицейское начальство. Для чиновников московской полиции праздник – увеличение окладов вдвое – настал 18 февраля 1861 года (в канун отмены крепостного права).
Форма и содержание
В 1863 году московская полиция не только численно увеличилась, но и преобразилась внешне. Все её служащие, от начальников до рядовых, облачились в форму нового образца. Вместо затрапезной «сермяжной брони» рядовые стражи получили мундиры и шаровары «из тёмно-зелёного армейского сукна» (унтер-офицеры – из «гвардейского сукна»); взамен кожаных касок – шапки с лакированным козырьком «офицерского образца».
Что касается вооружения городских стражей, то алебарды, вызывавшие столько насмешек, были упразднены в 1856 году (по сути, первое из преобразований, связанных с полицией). В комплекте с новой формой унтер-офицеры и рядовые надели портупеи с офицерскими саблями «драгунского образца». Тогда же им вручили пистолеты, которые полагалось носить на специальном «снуре». …Упоминая в мемуарах рядовых полицейских, М.М. Богословский отмечал такие детали: «С 80-х годов их стали вооружать и револьверами, но так как револьверов на весь персонал не хватало, то, как рассказывали, по крайней мере, многие носили только пустые кобуры с красными шнурами». С 1863 года полицейские обеих столиц, как офицеры, так и рядовые, носили сабли. Для рядовых служащих закупали сабли (шашки) самые дешёвые. Так, в начале XX века у шашек ценой 2 руб. 25 коп. за штуку клинки были из простого железа, и они, по мнению знатоков, для настоящего боя были не пригодны. С другой стороны, действуя ими умело, городовые могли разгонять целые толпы правонарушителей: либо не вынимая из ножен и используя в качестве дубинки, либо обнажив и нанося настоящие раны.
Интересна полемика по поводу уместности вооружения шашками сотрудников правоохранительных органов, развернувшаяся в 1910–1914 годах на страницах журнала «Вестник полиции». Сторонники замены шашек тесаками считали, что тем самым повысят боеготовность полицейских:
«Я давно служу в полиции и мне приходилось участвовать в отражении натиска толпы хулиганов, – шашка прекрасно выручала. Приведу для примера несколько фактов из моей и других службы, каковые уже засвидетельствованы. Во время беспорядков в Новгородской тюрьме мы, полицейские, только и разгоняли толпу шашками, каковые действительно наводят на толпу панику, так как каждый знает, что от удара шашки не увернёшься: это не пуля, каковая может пролететь и мимо.
Что мне могут сделать двое с кинжалами, если я имею хорошую шашку? – Я не допущу их к себе на расстояние трёх шагов и перерублю им кинжалы. Чтобы ударить кинжалом, надо подойти к человеку на довольно близкое расстояние, а кто это допустит с шашкой. Шашка для полицейского чиновника незаменима. Помню, во время смутного периода, произошёл у заводчика Забелина пожар, и на меня и двоих городовых напала толпа рабочих в 300 человек. Мы тогда отбились только благодаря шашкам – двоим нанесли рубленые раны и арестовали их, как зачинщиков. Читал я и про случай в Одессе, где толпа рабочих в числе 500 человек напала на патруль городовых в 20 человек и они на толпу ударили в шашки и не только отбили это нападение, но и рассеяли толпу, ранив до десяти человек. Вышеизложенные примеры сами говорят за себя и указывают на полную пригодность для полиции шашек».
Бляха вечных реформ
Немного разобравшись с оружием, которое получили полицейские в результате реформы, коснёмся ещё одной её черты. Стремясь повысить личную ответственность стражей порядка, 16 августа 1859 года правительство ввело ношение нагрудных номерных знаков для городовых унтер-офицеров и городских стражей. Объяснялось это тем, что «при жалобах, приносимых полицейскому начальству, весьма трудно иногда отыскивать виновного по неясному указанию примет его».
То ли это обстоятельство в сочетании с общим ходом реформ, то ли возможность качественного отбора при пополнении штата (летом 1861 года путём найма дополнительно было набрано 170 городовых унтер-офицеров), но перемена в поведении городских стражей была отмечена. Летописец московской жизни для обозначения обновлённых полицейских даже использовал особое слово: «Взгляните только на наших сержантвилей. Разве, в самом деле, они со своими ботфортами, красными шнурами, пистолетами и свистками то же, что блаженные памяти хожалые необразованного и неотёсанного стиля!»
Чтобы отличать облагороженных реформой полицейских от прежних «рыцарей в сермяжной броне», журналисты ещё пустили в оборот слово «полицианты».
В середине 60-х годов в череде преобразований полиции произошло, пожалуй, важнейшее изменение, которое явилось прямым следствием проведения в стране судебной реформы. В результате возникновения новой системы судов полицейские наконец-то утратили право своей волей карать и миловать. Современница событий А.И. Соколова по этому поводу писала в мемуарах: «Живо помню открытие новых судов в Москве. Открытию этому предшествовала масса новых разнообразных толков, в большинстве случаев очень сочувственных. До тех пор всеми делами, и по денежным взысканиям, и по всевозможным правонарушениям, ведала почти исключительно полиция, и всякому, сколько-нибудь знакомому с полицейскими порядками, даже позднейших, менее «бесцеремонных» эпох, понятно будет, как нетерпеливо ждали обыватели московские возможности обходиться без вмешательства «самого квартального».
Благодаря появлению гласного и состязательного судопроизводства представители всех сословий получили возможность найти защиту от произвола полиции. Равно как и полицейские всех чинов и званий – от оскорблений и унижений со стороны набиравших силу «денежных мешков».
Самым громким судебным разбирательством (из череды так называемых «полицейских») было дело об оскорблении частного пристава Врубеля. Выполняя служебные обязанности, он попытался войти в дом богатой купчихи М.А. Мазуриной, чтобы взыскать 1128 руб. по её долговому обязательству. Действуя в лучших традициях московских купцов-самодуров, Мазурина приказала слугам наглухо запереть ворота и спустить с цепи сторожевых собак. Невзирая на опасность, подчинённые Врубеля расчистили ему путь. Пристав смог проникнуть в покои купчихи и лично вручить ей официальное предписание. А разбор дела у мирового судьи для Мазуриной закончился приговором об аресте на два месяца «за противодействие законным требованиям полиции».
В 1867 году популярный сатирический журнал «Искра» с иронией писал о поветрии, охватившем Москву: по приказу начальства полицейские судятся «за оскорбление». Возможно, журналисты демократической ориентации предпочитали прежнюю систему отношений – обругал городового или даже квартального, потом сунул ему в качестве компенсации рублёвую бумажку и радей дальше за свободу личности. Вот только обер-полицмейстер Н.У. Арапов рассудил иначе. Он приказал всем своим подчинённым представлять обидчиков в суд, а не удовлетворяться по привычке денежной компенсацией, поскольку защита от оскорбления конкретного полицейского служит укреплению достоинства полиции в целом.
В рамках этой новой концепции действовал полицмейстер Поль, услышав в свой адрес обидные слова. Это случилось, когда он, совершая ночной обход, заметил свет в торговом заведении, вход в которое был заперт. Войдя через заднюю дверь, полицейские застали компанию игроков в карты. Один из них, прекрасно видя, что перед ним офицер в чине полковника, всё же сказал: «Что это есть за человек, не нужно ли дать ему три рубля». На суде Поль пояснил, чем руководствовался в своих дальнейших действиях: «Сочтя эти слова оскорбительными для каждого полицейского чиновника и общества, я счёл нужным составить о происшествии протокол». Слова «три рубля» суд оценил в 10 рублей штрафа.
Со временем, как свидетельствуют хроники городских происшествий, обращение в суд у полицейских превратилось в привычку.
Прелести цензуры
Мы ввели бы читателей в заблуждение, если бы утверждали, что все обращения полицейских в суд диктовались высокими помыслами. Увы, и среди «реформированных» стражей порядка находились те, кто использовал достижения демократии для продолжения произвола.
Нам неизвестно, давало ли в действительности высшее начальство указание служителям Фемиды судить с пристрастием всех обидчиков полиции для укрепления её авторитета. А вот что касается прессы, то официальный документ на имя московского генерал-губернатора, подписанный 1 сентября 1878 года министром внутренних дел А.Е. Тимашёвым, в архивах сохранился:
«Конфиденциально.
Милостивый государь князь Владимир Андреевич!
Ввиду проявляющегося в нашей прессе систематического стремления при всяком удобном случае порицать действия полиции и возбуждать в ней недоверие и неуважение, и, принимая во внимание, что такое отношение печати к действиям полиции отнимает у общества убеждение в безопасности и порождает в среде самой полиции крайне вредные, особенно при настоящих условиях, колебания и неуверенность при исполнении лежащих на ней обязанностей, – признано необходимым, согласно последовавшему особому Высочайшему повелению, пригласить господ редакторов бесцензурных газет и журналов воздерживаться от печатания порицательных и обличительных в отношении к полиции статей, в уверенности, что правительство со своей стороны принимает все необходимые меры для устранения всяких поводов к таковым нареканиям на полицию, и предупредить их, что в будущее время голословное и систематическое порицание полицейских учреждений и начальств в периодической печати непременно вызовет против виновных изданий строгие административные взыскания.
Вследствие сего имею честь обратиться к Вашему Сиятельству с покорнейшею просьбою, пригласить гг. редакторов бесцензурных периодических изданий, выходящих в свет в Москве, и сообщить им изложенные указания».
Редакторы, естественно, беспрекословно явились в канцелярию генерал-губернатора и скрепили своими подписями обещание в дальнейшем не критиковать полицию. Что поделать – цензуры вроде бы нет, а воля верховной власти есть.
Post scriptum. В 1881 году (спустя 20 лет после начала полицейских реформ) вышла в свет книга «Мысли о петербургской полиции». Её автор (под псевдонимом «Служивший в полиции») прямо и откровенно рассказал о недостатках столичных правоохранительных органов. В кратком изложении они сводились к следующему: в полиции служат люди с низкими моральными качествами, поэтому они не пользуются уважением в обществе; эти служащие полиции творят произвол и беззаконие по отношению к обывателям, но раболепно выполняют любую волю начальства; образованные и нравственные люди не идут на службу в полицию из-за низкого материального содержания, назначенного государством; малую зарплату при постоянно растущей дороговизне полицейские вынуждены компенсировать вымогательством денег у всех и каждого; вместо непосредственной охраны общественного порядка полицейские заняты написанием бесчисленного количества служебных бумаг…
Видимо, проще изобрести вечный двигатель, чем реформировать российскую полицию-милицию-полицию».
«Полицейский есть член великой армии порядка»
Инструкция полицейского царской России
Арестование. При задержании кого-либо не надо употреблять больше усилий, чем это необходимо. Обыкновенно достаточно бывает взять задерживаемого за правую руку, объявить факт ареста его и вести в участок, где сдать ответственному лицу. В случае сопротивления надо применить силу, не причиняя увечья. В борьбе употребляется оружие, избегая наносить удары по голове. Надеть наручники буйному. Не бранить арестованного и не привлекать внимание публики при передвижении с ним. Воспрещается в пути разговаривать с кем бы то ни было и вести при арестованном служебные разговоры.
Вещи арестованного. Всё найденное у арестованного от него отбирается. Вещам делается подробная опись, когда полностью заносится в особую книгу. При освобождении всё выдаётся полностью под его расписку, кроме вещественных доказательств.
Взятка. Предлагается она в полиции с тем, чтобы в делах уголовного характера отклонить служащего от исполнения своего долга. Проступок этот является покушением на обход закона или подговором свидетеля уклониться от дачи показаний. Взявший взятку служащий всецело закабаливается во власть давшему её; от последнего зависит донести об этом, и виновник будет исключён из службы. Приём угощений за услуги понижает достоинство чести, унижая служащего.
Газеты. Всякое сношение с газетными репортёрами, сообщение им сведений, касающихся службы, положения дел и происшествий, – строго воспрещается.
Деньги взаймы. Заём денег у подчинённых или дача взаймы старшим, а равно пользование кредитом в буфетах со спиртными напитками служащими в полиции строго воспрещается.
Дневник. Нет ничего более противного дисциплине, как скрытое ведение дневников и записок и собирание данных с целью со временем использовать их с выгодой для себя. Всякая несправедливость или незаконное действие, доведённое немедленно до сведения начальства, получат должное возмездие, а потому скрытное приготовление к возмездию недисциплинированно и заслуживает сурового наказания.
Жалобы частных лиц на действия чинов полиции принимаются в участках не иначе, как написанные на бумаге, и только если они касаются служащего в том же участке. Жалобы на служащих в других участках принимаются только начальником полиции.
Извозчики. 1) К постовому городовому часто обращаются при спорах извозчиков с публикой. Нужно решить спор или советовать обратиться в участок. 2) Проезд экипажей грязных, поломанных, с хромыми лошадьми, а равно всякое нарушение правил езды кем бы то ни было замечается и докладывается после смены в участке. Нарушения эти следующие: а) остановка в неуказанном месте, б) остановка на улице дольше, чем необходимо для седока сесть или сойти, в) оставление лошади без присмотра, г) мешать движению, двигаясь шагом, д) нежелание уступить дороги, е) отбивать седока от другого. За все эти проступки надо задерживать только после предупреждения.
Без предупреждения же арестовываются за а) быструю езду, б) за умышленное повреждение экипажа, имущества или лица, в) пьяного кучера, г) за бранные слова или оскорбительные жесты.
Камера задержанных должна содержаться чисто и проветриваться. Наблюдать арестованного ежечасно или, например пьяного, каждые полчаса. Из любопытства воспрещается кому бы то ни было осматривать камеры.
Несчастный случай. Полицейский обязан оказать помощь внезапно заболевшему на улице или пострадавшему при несчастном случае, требуя, чтобы публика не скоплялась; применить необходимый способ помощи обмёрзшим, послать за ближайшим врачом или за скорой медицинской помощью; записать имя и адрес потерпевшего, виновника происшествия, по возможности, свидетелей. Обязанности полицейского сводятся к следующему: 1) помощь пострадавшему, 2) выяснить адрес и имя виновника, 3) следить за продолжением движения и 4) гарантия целости имущества пострадавшего.
Нищие. Всякий собирающий на улице подаяние или просящий милостыню, а равно в целях возбуждения к себе сострадания обнажающий повреждённые части тела подлежит задержанию.
Образование. Обязанность всякого полицейского должна состоять в приобретении знаний, благодаря которым он только и может принести пользу и продвинуться вперёд по службе.
Обязанность полицейского. 1) Точно и беспрекословно исполнять законное приказание своего начальства. 2) Вежливо и почтительно относиться к публике, стараясь как можно точнее и определённее ответить на все вопросы, изъявляя всегда готовность оказать законное содействие. 3) При первой возможности донести начальнику обо всём замеченном им, слышанном и виденном. 4) Всегда говорить только правду и, действуя как свидетель, ничего не утаивать и ничего не прибавлять. 5) Иметь при себе карандаш и записную книжку, в которую записывать всё, относящееся к происшествиям и явлениям, о которых ему придётся свидетельствовать на суде. 6) Неправда – это самая серьёзная хула для полицейского служащего. 7) В случае неуверенности исполнить ли требование чьё-либо об аресте пригласить всех заинтересованных в участок, где вопрос разрешится офицером. 8) В случае необходимости действовать самостоятельно делать всё скоро, энергично и решительно, иначе помощь может оказаться лишней.
Обязанности полицейского внеслужебные те же, что и на службе – предупреждать и обнаруживать преступления всеми возможными способами и всё время, помня о достоинстве своей профессии и цели, быть на страже интересов общества.
Покровительство животным. За жестокое обращение с животными виновные подвергаются задержанию.
Полицейский есть член великой армии порядка – он исполняет роль внешних её чувств; он видит и слышит (стережёт и разведывает) и обо всём замеченном доносит; на основании его донесений составляют план действий этой армии, всегда готовой вследствие бдительности своих исполнителей своевременно тушить вспышки вечно тлеющего по линии наблюдения огня преступления и насилия.
Потерпевший должен пользоваться особым вниманием полицейского, наравне с мерами, принимаемыми к обеспечению места преступления и к выяснению лиц, причастных к делу, и свидетелей.
Претензии и жалобы служащих в полиции подаются письменно непосредственному своему начальству. Жалоба на неправильно отданное приказание направляется тем же путём, но приказание сначала должно быть исполнено – разве только оно очевидно противозаконное.
Приказание. Всякое приказание начальства должно быть исполнено – и надо помнить, что обязанность всякого сначала исполнить приказание, а затем, если надо, рассуждать.
Проступки служащего в полиции сводятся к следующим формам: 1) пьянство, как на службе, так и вне службы, 2) неповиновение старшим, 3) неисполнение обыденных правил и уставов, 4) непочтение к старшему, 5) ненужное вмешательство, 6) лишняя грубость к арестованным, 7) невежливость и бранные слова, 8) сообщение частному лицу о полученном приказании или о происшествии и положении дела, 9) дача сведений, могущих повлиять на дело во вред службе, 10) отлучка с поста или небрежное отношение к нему, 11) нерадение при необходимости немедленного арестования злоумышленника, 12) болтовня и разговоры на службе, 13) приём вознаграждения без доклада о том, 14) самовольная отлучка из казарм, 15) ссоры с товарищами, 16) неправильное исполнение служебных обязанностей, 17) забыть записать необходимые имена, адреса и подробности по уголовному делу или случаю, 18) неподача помощи заболевшему или при несчастном случае, 19) занимать деньги и давать взаймы старшим, 20) поступки, приносящие служебный вред.
Протоколы. Составляются в участке не иначе как в присутствии обвиняемого. Показания всех свидетелей и участников выслушиваются с терпением. Свидетели и зрители происшествия не могут быть задерживаемы наравне с виновником – это отобьёт охоту содействовать полиции и восстанавливать свои нарушенные права. В особенности нужно быть осторожным в делах, касающихся действий самой полиции, дабы не показать и тени пристрастья. Вообще, дежурному околоточному надзирателю в участке надо помнить, что на нём лежит ответственность за честь полицейского мундира и за законность полицейских действий. Обращаться вежливо и с явной готовностью оказать немедленное содействие.
Расспросы. Всё сказанное арестованным преступником ставится уже ему в вину, а потому без предупреждения его об этом не следует предлагать ему вопросов по делу. Существенно разнятся расспросы человека в целях установления, есть ли повод к его задержанию, и преступника, арест которого уже предрешён.
Самозащита. Японские приёмы.
Спиртные напитки. Чрезмерное употребление их полицейскими чинами не соответствует их службе и ведёт к скорому увольнению со службы, в особенности, если пить со всяким встречным, содержателями пивных, извозчиками и т.п. Трезвый полицейский, не принимающий угощения, непременно заслужит хорошую репутацию.
Толпа. Всякое сборище подлежит немедленному прекращению настоятельным требованием разойтись. Необходимо выяснить причину его, а равно и виновников для немедленного донесения начальству.
Частные поручения ни под каким видом не исполняются, а равно нельзя принимать никакого имущества частных лиц на хранение.
Экипажное движение. а) Экипажи высокопоставленных лиц и высшего начальства везде и всегда пропускаются без задержек и без очереди, и оказывается полное содействие для скорейшего их проезда, б) Все экипажи с седоками пропускаются раньше пустых, и к подъезду сначала допускаются экипажи с седоками, чем пустой за седоком, в) На перекрёстке нескольких улиц регулируется пропуск экипажей постепенный, со всех улиц одновременно. г) Образовавшаяся вереница экипажей не должна мешать свободному доступу и доезду к подъездам частных домов. д) Не надо напрасно делать замечания, а в случае необходимости делать их вежливо, е) Трогать упряжь не следует, разве в крайности – для предупреждения несчастного случая или очень провинившегося кучера, намеревающегося скрыться.
Варшава, Полицейская типография, 1915
«Совершенно секретно», июнь 2012
Источник: http://www.sovsekretno.ru/articles/id/3189/